«Теперь я отношусь к людям с большим пониманием»

Тогда доктора решили проверить самые страшные опасения. Меня отправили в отделение гематологии на пункцию костного мозга. Меня сопровождала мама. Не буду лукавить и храбриться, было очень страшно. Вокруг было много детей 4-5 лет, лысенькие, у большинства маски. Все было как в тумане. Пункцию брали без местной анестезии, дети плакали, крики звенели в моей голове. Мама еле сдерживала слезы. Но все прошло быстро. Я не проронил ни звука. Этот день я не забуду никогда. Это был первый настоящий страх.

Но после обследования и необходимых анализов врачи смогли наконец-то поставить правильный диагноз?

Нет, к сожалению, пункция не дала никакого результата. Неизвестность оставалась главной проблемой. Мое состояние стало резко ухудшаться, и мне сделали переливание крови. Но во время определения резуса и группы крови была допущена ошибка: вместо отрицательного резус-фактора был определен положительный. Мне просто перелили не ту кровь. Это было невыносимо. В таком состоянии я попал в РДКБ, где спустя некоторое время наконец-то поставили диагноз. Это было длинное слово из множества букв, которое сложно выговорить. В общем, у меня обнаружили лимфогранулематоз, или болезнь Ходжкина. Лечение предстояло долгое и изнурительное. Нужно было пройти 9 блоков химиотерапии и 3 курса облучения, но на тот момент мне было все равно.

То есть когда ты получил долгожданный ответ на вопрос «Что со мной происходит?», ты не почувствовал никакого облегчения?

Мне было слишком плохо. У меня были проблемы с кровью и внутренними органами. И я был морально вымотан. Мне было уже все равно, как называется моя болезнь. Главное, врачи поняли, что со мной происходит, и знали, как с этим бороться.

Как твои родители восприняли эту новость?

Это был для них настоящий шок. Я видел, как маме тяжело, как она из последних сил сдерживается. В тот момент ей нужен был человек, который будет для нее опорой, и я решил во что бы то ни стало держать себя в руках. Поэтому такую вещь как депрессия я просто не мог себе позволить. Папа первое время был с нами в больнице, помогал нам адаптироваться в незнакомом месте. Но и его я старался беречь. Когда он уехал, я вздохнул с облегчением, ведь на расстоянии легче скрыть проблемы.

Что для тебя было самым сложным в начале лечения?

Лечение было начинать несложно, ведь до этого я уже провел несколько месяцев в больнице в Уфе. Я знаю, многие переживают из-за волос, а мне было все равно, есть они на голове или нет. Меня вообще ничего не волновало, и такое безразличие ко всему и было, наверное, самым тяжелым. Внутри меня была пустота, которую я поначалу и не хотел ничем заполнять.

А что изменилось потом? В отделении тебя все вспоминают как очень жизнерадостного, любопытного и разговорчивого мальчика.

Мое, так скажем, возрождение началось с общения со священником по имени Петр из храма при РДКБ. Как ни странно, мы с ним разговаривали на совершенно разные темы, не относящиеся к религии. И тогда я понял, что в момент общения становится легче. Поэтому я все время пытался найти его в отделении. Потом я начал знакомиться с другими людьми и со многими сблизился.

А как ты узнал про фонд?

При оформлении документов в РДКБ мне сказали, что есть фонд «Подари жизнь», который будет мне помогать. На тот момент я понятия не имел, что такое фонд и благотворительность. Но все поменялось с появлением волонтера Гузель. Однажды, зайдя в мою палату, она спросила, за кого я болею в шоу «Ледниковый период». Я понятия не имел, за кого я должен был болеть, и сказал первое, что пришло в голову: «Вилле Хаапасало». В глазах моей собеседницы промелькнуло удивление, но вида она не подала. Гузя сказала, что на Новый год будет небольшой сюрприз, и пообещала через пару дней зайти ко мне снова. Так произошло мое первое знакомство с волонтером. Сказать, что я был рад, значит, ничего не сказать. Когда ты месяц не видишь никого кроме твоего врача, медсестер и мамы, то даже короткий разговор с кем-то из внешнего мира дает силы. Гузель вернулась и мы начали общаться, это она рассказала мне, как работает фонд. Вообще, если бы не было рядом волонтеров, моих старших друзей, то я бы опять замкнулся в себе. Именно через общение с ними, через их попытки понять меня проходило мое настоящее исцеление.

Я знаю, что лечение может длиться больше года. И, естественно, многие очень скучают по дому. Как ты себя чувствовал вдали от близких и друзей?

Поначалу мне было сложно: я постоянно думал о своей прежней жизни, о друзьях и о любимых занятиях. Но со временем отделение стало для меня настоящим домом. Вокруг были люди, которые меня поддерживали и которых поддерживал я. Мы — врачи, пациенты и волонтеры — были как одна большая семья, сплоченная ради одной цели — победить болезнь.

А что было после болезни, когда ты наконец выписался и вернулся домой?

Во время лечения я постоянно занимался самокопанием. Я мог часами сидеть и искать ответы на вопросы: «Почему так произошло?», «Почему именно я?» и «Какой урок я должен из всего этого вынести?». Это был такой период «толстовщины», я это так для себя назвал. А когда я приехал домой, то обнаружил, что мои сверстники остались как будто на уровне сказок Пушкина. Вокруг меня были прежние знакомые и друзья, но мне было не о чем с ними говорить. Больница и мой родной город — это были совершенно разные миры, и переходить из одного в другой было очень тяжело. У меня были проблемы с общением, я очень долго свыкался с действительностью, мне было одиноко. Со временем, конечно, острые углы сгладились и я влился. Но после болезни мой взгляд на мир кардинально поменялся.

В чем это проявляется?

Теперь я отношусь к людям с большим пониманием. Ищу в каждом что-то хорошее. Наверное, поэтому я стал адвокатом. Но я заметил, что университет и студенческая жизнь меня в какой-то степени испортили. Возможно, дело в профессии, которую я выбрал, не знаю. Во мне появилось больше агрессии и здорового цинизма. Мне сложно оценивать самого себя, но одно я могу сказать точно: после лечения я был куда лучше, чем сейчас.

Насколько я знаю, после болезни ты не потерял связи с фондом. Почему у тебя возникло желание помогать?

Я очень благодарен всем, кто жертвовал деньги для меня, и всем, кто работает в фонде. Я живу на этом свете только благодаря таким неравнодушным людям. Перед ними всеми я в большом долгу, и буду должен всю свою жизнь. Поэтому хочу сказать, что, пока будут силы и ясная голова, я буду ассоциировать себя с фондом и делать все возможное, чтобы хоть как-то выразить свою благодарность. Я не стал волонтером, так как мне до сих пор тяжело видеть страдания детей. Но я рассказываю своим друзьям о волонтерстве, донорстве, о том, как можно помочь прямо сейчас. И мои друзья живут не только в Москве, но и в других городах.

Напоследок хотелось бы спросить: что бы ты пожелал тем, кто сейчас болеет?

Сил и терпения! Главное, настрой: «Со мной так просто не справиться. Я еще покажу этому миру!» И еще важно помнить, что без горя в нашей жизни не было бы ни счастья, ни надежды.