Герои календаря 2017

Женя Ванеева, март: «Меня несли на носилках, а я представляла себя восточной принцессой»

«Я не помню и не хочу помнить больницу как что-то ужасное, где дети лечатся или где дети умирают. Для меня это часть моей жизни, там было место всему: и радости, и грусти, и дружбе, и радостям, и горю. Как в обычной жизни. Мои сегодняшние слезы — это не страх и не жалость к себе. Это показатель, что и столько лет спустя, болезнь заставляет меня чувствовать и ощущать хрупкость и ценность человеческой жизни, времени, проведенного с близкими. Честно говоря, не думала, что вопросы о болезни могут меня так тронуть. Наверное, такой большой и честный разговор непривычен для меня, я же не обсуждаю каждый день со своими знакомыми, что я чувствовала восемь лет назад. Но иногда, пусть и нечасто, я думаю об этом, чтобы напомнить себе, для чего и ради чего все это было».

Сережа Святкин, апрель: «Наша вера не оставила болезни шансов»

«Каждый день я просыпался с одной единственной мыслью: "Может быть, именно сегодня придет мой доктор и отпустит меня домой". Но много дней все оставалось по-прежнему, я продолжал лечиться. Вообще мой лечащий врач очень помогала, объясняла все, что касается болезни и лечения, я ей благодарен за это. Она обычно приходила ко мне в палату, усаживалась на кровать и рассказывала, что мы будем дальше делать, какие у меня есть проблемы. Бывали моменты, когда я вообще ни с кем не разговаривал — не день и не два, а целую неделю. Мне тогда очень помогли Чулпан Хаматова и Гоша Куценко. Они пришли к нам в гости и пытались развеселить. Но полностью депрессия ушла, когда я пошел на поправку и стал лучше себя чувствовать. Я перестал просто себя мысленно загонять в угол и думать о плохом, о смерти».

Аня Тришечкина, май: «Я не ограничена ни в чем, я жива!»

«Когда я лежала в больнице, то часто думала о том, как я вернусь домой, снова увижу своих друзей. Но все оказалось не так, как я ожидала. Мне не удалось вернуться в прежнюю жизнь, в то же русло. Я приехала домой, и никто — понимаете, никто — не захотел со мной общаться. Я не знаю, почему так произошло. Когда я была в больнице, успокаивала себя тем, что у знакомых и друзей нет возможности или времени переписываться. Но потом я поняла, что они просто чего-то испугались или не захотели близко соприкасаться с болезнью. В итоге они просто ушли из моей жизни. После этого я замкнулась в себе. А вот сейчас понимаю, что в тот момент у нас просто были разные цели: у меня — во что бы то ни стало выздороветь, а у подружек — нравиться сверстникам, заводить новые знакомства. Только в университете я смогла найти общий язык со сверстниками. Не стану лукавить: от давней обиды на одноклассников я так до конца и не оправилась».

Галя Большова, июнь: «Я не считаю, что болезнь — это рок»

«Когда я заболела в первый раз, в десять лет, у меня в голове была одна единственная мысль: "Я вылечусь, по-другому и быть не может. Мне во что бы то ни стало нужно вернуться домой, ведь там вся моя жизнь". Все так и было — я вернулась домой и все было хорошо до 2008 года. Тогда у меня случился рецидив. Это, действительно, оказалось страшнее. Я уже была подростком. В то время как мои сверстницы начинали расцветать, я должна была опять распрощаться со своими волосами. Сказать, что я переживала по этому поводу — ничего не сказать. Ведь после первого лечения волосы у меня были густющие, прям копна. Но это было не так важно, конечно. Самое сложное было осознать, что предстоит вновь окунуться в лечение. Если в десять лет я была стойкой и сильной, настоящим борцом, то во время рецидива настроить себя на победу оказалось гораздо тяжелее. Да и лечение мое было уже не таким щадящим. После химиотерапии были сильные ожоги, анафилактический шок, и даже случился микроинсульт. Лечение длилось намного дольше, и намного тяжелее было его переносить и морально, и физически».

Дима Беляков, июль: «Мне ничего не хотелось делать, а особенно лечиться»

«Лейкоз никак не соотносился с моими планами на счастливую, тихую и мирную жизнь. В первый месяц в больнице мне ничего не хотелось делать, а особенно лечиться. Я просто лежал и смотрел в потолок. Настроения не было совсем. Я знал, что никакие разговоры, уговоры, шутки или подарки мне не помогут. Мне нужно было самому осознать происходящее, а главное — понять, как с этим жить: смириться и плыть по течению или бороться. И я понял, что без борьбы, без дикого желания выздороветь, с этой болезнью не справиться. К тому же мне тогда было уже десять лет, и я многое понимал. К примеру, я знал, что очень дорог своим родителям и что ради них и своего будущего я не имею права сдаваться. Мама, конечно, все время была рядом со мной, переживала все мои взлеты и падения. Она меня подбадривала как могла, а в самые сложные минуты была "подушкой", в которую я мог выплакаться. Помню, что пока принимал гормоны, вообще был невыносимым, очень капризным ребенком. Поэтому я бесконечно благодарен моей маме за терпение и понимание».

Яна Заименко, август: «Я поняла, что мне просто очень хочется жить»

«Мне очень хочется помогать людям. О том, что со мной случилось, знает весь наш маленький город, и ко мне достаточно часто обращаются знакомые, знакомые знакомых, которые столкнулись с проблемами, чтобы понять, с чего начинать, что делать, куда идти. Все боятся остаться один на один с болезнью. Я делюсь своим опытом, подсказываю и, конечно, обращаюсь к своему дорогому лечащему доктору. Мне кажется, даже в первый год после лечения я не так часто вспоминала и говорила о том, что со мной произошло, чем сейчас. Иногда я думаю: может, начать организовывать что-то полезное в Истре? Интересно, найдутся ли единомышленники? Одной мне будет, конечно, непросто».

Сережа Сергеев, сентябрь: «Сначала мне казалось, что болезнь — это несерьезно»

«Так было плохо морально, что я целыми днями мог лежать, уткнувшись в подушку. Так начинался день, так он и заканчивался. Мне на помощь пришел Артур Смольянинов. Он спросил у меня, с кем бы я хотел увидеться. В то время мне очень нравился фильм «Бригада» и мне, конечно, хотелось познакомиться с Сергеем Безруковым. И он пришел! Просто ради того, чтобы поднять мне настроение! Мы с ним очень долго разговаривали, я узнал от него и про него много нового, понял, что он совсем не такой, как в сериале! Знакомство с ним очень меня взбодрило. И вторую знаковую для себя встречу хорошо помню. После пересадки костного мозга, я лежал в боксе и ничего не ел: мне не хотелось. И вот однажды ко мне пришел Гус Хиддинк. Мы поговорили с ним совсем немного да и то с помощью переводчика. Я ведь был за стеклом, заходить ко мне в бокс было нельзя. На прощание мы прислонили свои ладони к стеклу с разных сторон. И он как будто что-то передал мне: у меня появились силы и настрой на борьбу. Когда он ушел, я впервые за долгое время поел с удовольствием и с того момента дела пошли на поправку».

Алина Болотина, октябрь: «У меня особое отношение к смерти, я ее не боюсь»

«Узнать в 11 лет, что у тебя рак крови, — это удар, и его нужно правильно принять. Нельзя расслабляться, раскисать и опускать руки. Наоборот, необходимо сгруппироваться, как будто в тебя летит что-то тяжелое. Нельзя впадать в панику. Наверное, в силу возраста я не до конца понимала серьезность своей болезни. Но когда у меня на глазах стали уходить мои друзья из отделения, я поняла, с чем имею дело. Теперь я понимаю, что у каждого из нас свой срок и нельзя тратить время зря. Нужно выжимать из себя и из жизни все, что только возможно. Важно понимать, что ты полон добра, любви и нежности. И что у тебя есть, что подарить другим. Видимо, не зря я увидела смерть так близко. Путь моих друзей был не такой длинный и очень непростой, но я верю, что именно они сделали меня и своих близких сильнее и мудрее».

Оля Плешакова, ноябрь: «Если я смогла преодолеть рак, то мне любые горы по плечу»

«Сначала я думала, что ничего серьезного со мной не происходит. Я ведь и до этого болела, простужалась, у меня повышалась температура. Потом была первая химия, и у меня сразу же выпали волосы. Этот момент я запомнила навсегда. Врач подошел ко мне и сказал, что придется побриться налысо. Сначала я сопротивлялась, но болезнь и лечение подорвали мой боевой дух. Я так ослабла, что мне стало все равно. Во время стрижки я не сопротивлялась и даже не плакала. В больнице мы много играли. Только вместо кукол, конструктора и мягких игрушек у меня были шприцы, вата и катетеры (все это не прошло для меня даром, сейчас я учусь на медсестру). И потом у нас была своя детская банда. Мы вместе играли, бегали и веселились. Но больше всего любили "резаться" в компьютерные игры».

Влад Головачев, декабрь: «Ключ к решению проблем один — неравнодушие»

«Я провел в больнице почти два года, значительную часть детства. У меня была целая система. Неделю я химичился (получал химиотерапию — прим. ред.), а потом уезжал в подмосковный пансионат с лужайкой и задним двором. Там мы бегали с мальчишками и девчонками, сходили с ума. Пансионат был для меня отдушиной. В больнице я вел себя очень спокойно. Вообще не капризничал, был таким мальчиком-одуванчиком. Не могу припомнить, чтобы я пускался в истерики по какому-либо поводу. С другой стороны, я все время думало том, как бы еще раскрасить наши серые больничные будни, чтобы всем нам стало повеселее. И однажды я решил издать указ, в котором написал, что врачи, заходя к ребенку в палату, должны петь веселые песни и танцевать ламбаду. И попросил, чтобы ко мне обращались «Его величество Влад XV» и никак иначе».