Рак не лечится?

Более того, и рецидив сам по себе не обязательно является приговором. Повторное, более агрессивное лечение позволяет помочь многим даже в ситуации рецидива.

Но ведь миф о неизлечимости очень устойчив и распространен. Откуда же он взялся и когда возник?

Корни этого мифа, по-видимому, еще в 50-х годах прошлого века. Тогда впервые появилась довольно эффективная химиотерапия — стали использоваться преднизолон, 6-меркаптопурин и другие препараты. И дети с лейкозами стали достигать ремиссии. И действительно, потом эти дети рецидивировали.

Но когда схему лечения дополнили и другими лекарствами, когда стали использовать длительную терапию в течение двух-трех, а то и пяти лет, ситуация в детской онкогематологии начала меняться. За границей это стало очевидным примерно в начале 80-х годов, у нас — с начала 90-х. И сейчас, конечно, большинство наших пациентов имеет прекрасные шансы на излечение.

Тем не менее до сих пор есть как более «благоприятные» диагнозы, так и те диагнозы, при которых шансы на выздоровление ниже, чем хотелось бы. Как по-вашему, где в ближайшие годы следует ожидать прорыва?

Везде. Абсолютно при всех детских онкозаболеваниях можно добиться намного более высокой излечимости. Причем вполне вероятно, что это произойдет буквально в ближайшие десять лет.

Действительно, есть диагнозы, при которых уже сейчас выздоравливает подавляющее большинство – нефробластома, гепатобластома, острый лимфобластный лейкоз, острый промиелоцитарный лейкоз. И есть сложные диагнозы: опухоли головного мозга (злокачественные глиомы), нейробластома четвертой стадии, метастатическая остеосаркома. Но современные исследования указывают на то, что и здесь в ближайшие годы многое может измениться.

Речь идет о современных препаратах иммунотерапии, с которыми связывается столько надежд?

Не только. Конечно, иммунотерапия сейчас, как говорится, на острие копья. Но есть и другие перспективные подходы. «Коктейли» из антител, комбинации таргетных препаратов, воздействующих на разные пути развития опухоли. Неспецифическая химиотерапия, которая до недавнего времени была основой лечения, действительно исчерпала свой потенциал. Практически все, что можно было сделать с ее помощью, уже сделано. Сейчас очередь за другими методами.

Последний вопрос скорее практический. Многие родители детей, выписавшихся из больниц после противоопухолевого лечения, очень боятся рецидива и поэтому оберегают детей по максимуму. Что в реальности можно делать после выздоровления, а что действительно не нужно?

Прежде всего надо сказать, что никакие модели поведения родителей не могут ни повысить, ни снизить риск рецидива. Изменения режима и диеты, физические нагрузки, солнце, купание и многое другое — все это никак не может стать причиной возвращения болезни.

Другое дело, что после выписки из больницы есть ограничения, которые зависят, во-первых, от состояния ребенка, а во-вторых, от того, какое лечение он получал и получает. Прежде всего эти ограничения связаны с риском инфекционных осложнений. Скажем, при остром лимфобластном лейкозе ребенок еще два года получает поддерживающую терапию. Она подавляет иммунитет. И нужны некоторые предосторожности — например, во время настоящих эпидемий ребенку ходить в школу не стоит. Но это не значит, что он должен все время сидеть дома и вообще не посещать школу.

Или дети, которые выписываются из больницы после трансплантации костного мозга и получают иммуносупрессивную терапию. Есть ограничения, которые касаются, например, сырой пищи и вообще соблюдения диеты. Но тут все родители получают подробные инструкции, что ребенку можно и что нельзя.

Конечно, часто бывает, что родители избыточно оберегают детей. Даже если мы говорим, что вот этому ребенку не обязательно чистить яблоко (достаточно помыть) и не надо обдавать огурцы кипятком (опять-таки достаточно хорошо помыть), мамы все равно поступают по-своему. Но это психологически понятно. Соблюдая максимальные меры предосторожности, родители чувствуют себя более защищенными.