Екатерина Чистякова: «Поток помощи не должен останавливаться»

Как вы стали директором фонда?

Это случилось не сразу, первым директором «Подари жизнь» была Галя Чаликова. Но она умерла, и было решено назначить на этот пост меня. Про себя я думаю, что могу быть хорошим «вторым номером», но выбрали меня, потому что я была сооснователем фонда, и многое держалось на мне в части программ, идеологии и смыслов.

Фонд не может остаться без руководителя. Тому есть много подтверждений. Когда внезапно умерла Ольга Суворова, руководительница «Адресов милосердия», «адреса» пребывали в абсолютной растерянности, потому что не оказалось человека, который готов был бы их подхватить. Потом трагическая гибель Лизы Глинка. В нашем секторе происходило много чего, и мне было понятно, что директор фонда все же должен уходить на своих двоих.

Поэтому года три назад я завела в компьютере файл «Кадровый резерв», где примерно описала, какими качествами должен обладать мой потенциальный сменщик. А также — где такие люди могут водиться. Я присматривалась к людям, с кем-то даже заговаривала на эту тему, но, к сожалению, мой уход случился раньше, чем я могла предположить. Поэтому подготовить кого-то возможности не оказалось, но по крайней мере мне было понятно, кого я хочу видеть в этой роли.

Как вам далось решение покинуть пост?

Как и многое другое, это не было решением. Я не думала о том, а не пора ли мне покинуть пост, как я никогда не решала, не пора ли мне стать директором или создать фонд. Как-то так складывались обстоятельства. Сейчас моя собственная личная жизнь несовместима с обязанностями директора фонда. И выбирая между личной жизнью и работой, я выбрала личную жизнь. И не жалею: я работала на совесть, много сделала, результатами довольна. Как сказал поэт (Владимир Высоцкий — прим. ред.): «Мне есть, что спеть, представ перед Всевышним, мне есть чем оправдаться перед ним». Я считаю, что много сделала, результаты хорошие и теперь просто наступает очередь другого.

Решением было найти того, кто справится, кто продолжит дело, будет и дальше делать все для того, чтобы российские дети, заболев раком, могли получить самую современную помощь. Понятно, что сейчас это не так, и вряд ли в ближайшее время мы достигнем цели, но к этому надо двигаться.

Что вам приятно вспоминать из вашей работы?

Много чего. Но самое сумасшедшее впечатление я получила на 10-летии фонда, когда на съемку концерта собрались ребята, которых я знала, прямо скажем, не такими взрослыми. И ощущение, что их так много, что они такие замечательные... Сейчас из-за этого у меня потечет тушь... Наверное, для зрителей это был просто праздничный концерт, но я увидела ребят, у которых когда-то давно, например, брала интервью для радио «Маяк». Мы делали минутные сюжеты, рассказывали о тех, кому нужна кровь... И вот, например, Сережа Варыгин: я же помню, что у него была трансплантация костного мозга, мы оплачивали ему донора... А теперь приехал такой здоровенный дяденька с женой. Или Сережа Святкин, которого в отделении звали фазаном за то, что он все время красил волосы в разные цвета. И вот стоит этот Святкин с мамой Святкиной и много кто еще... Глядя на них, уже не стыдно, уже хочется поверить в то, что не зря мы небо коптим.

А осталась ли какая-нибудь «боль», то, чего сделать, увы, не удалось?

У меня есть ощущение, что мы бесконечно отстаем, что разрыв между нашей страной и передовыми странами не сокращается, а увеличивается. Да, мы поправили ситуацию с донорством крови, мамы сейчас не ходят по автобусным остановкам и не хватают за рукава прохожих, умоляя их сдать кровь для детей. Мы поправили ситуацию с доступностью незарегистрированных лекарств. Как-то очень медленно выправляется ситуация с обезболиванием. Но технологии развиваются, появляются новые лекарства, новые подходы и методы лечения. Например, CAR-T терапия, которая, конечно, и в России сейчас представлена, но очень робко и очень мало. CAR-T — совсем новая технология, которая встает в один ряд с ТКМ. И нам надо бы идти в ногу со временем и развивать CAR-T.

Но даже старая технология трансплантации костного мозга в России отстает от мира. В мире первая удачная ТКМ состоялась в начале 60-х годов, а в 70-х уже встала на поток. А у нас до сих только половина детей может получить этот вид лечения. Очевидно, что в ближайшие пять лет мы не закроем эту потребность, даже если всей страной будем работать. И вот это увеличивающееся отставание приводит в отчаяние, хочется все бросить и уйти... Но нельзя. Говоришь себе: ладно, мы отстаем, но давайте тогда отставать медленнее, давайте сделаем что-то, чтобы этот разрыв увеличивался не так быстро. Все равно надо ползти вперед, думать про будущее страны.

А каким вы видите будущее фонда?

Мне очень важно, чтобы дело жило. В 2011 мы были в госпитале Святого Иуды и узнали потрясающую историю. Его построил артист, который обещал своему небесному покровителю и покровителю всех отчаявшихся святому Иуде Фаддею построить храм, но в результате открыл клинику, потому что на тот момент не было ничего более отчаянного, чем дети, заболевшие лейкозом. В 2011 госпиталю было 60 лет. Уже не было на свете ни того артиста, ни тех докторов, с которыми он начинал и собирал деньги на строительство. А их миссия живет. Вот это важно. Потому что, к сожалению, еще очень долго именно от фонда будет зависеть, вылечится ребенок или нет, получит он помощь или нет.

Я бы очень хотела, чтобы и через 60 лет, и завтра, и через два месяца помощь приходила. И для этого не нужны сверхусилия. Важна регулярная поддержка многих людей: раз в полгода сдать кровь, раз в месяц сделать пожертвование. Именно такое участие помогает сделать так, чтобы река текла, чтобы поток помощи не останавливался. Я сама с этого начинала, я сама собираюсь продолжать. Главное, чтобы руки, дающие, помогающие, не оставляли наших детей. Вот, собственно, и все.