МОЙКА, или лучшее волонтерство в моей жизни :)

Потом мы пропылесосили все поверхности, вплоть до потолка. Потом протерли все стены, полы, окна, шкафы, лампы, двери и полки снаружи и изнутри, а также отодвинули все шкафы и протерли все, что можно, за шкафами. Сначала просто мокрыми тряпками. Потом спиртом. Три раза. Спирт кончился, и мы сбегали за водкой. В комнате Юли остался только диван, зияющий пустотой и пахнущий спиртом шкаф и больше вообще ничего. Мы пропылесосили диван и закрыли его пленкой для парников, протертой спиртом с обеих сторон. Перестирали и перегладили все белье. Еще мы заклеили скотчем оторванные обои, из-под которых выглядывал цемент, и плинтуса. Такой грандиозной уборки квартиры за всю свою историю не видела, точно вам говорю :) И на следующий день мама уже с Юлей и с вещами переехали ко мне.

Это было в марте 2004 года, незадолго до моего переезда в США. Я жила одна, и в моем распоряжении была двухкомнатная квартира. В ней постоянно болтались разные мои друзья и регулярно устраивались посиделки, вечеринки и ночёвки разной степени тяжести.

А еще у меня уже была куча друзей в РДКБ, и я моталась туда почти каждый день. Тогда там было все по-другому – было меньше съемных квартир, и поэтому получалось лечить намного меньше детей одновременно. А из-за нехватки средств в том числе приходилось отказывать еще большему количеству детей. Это сейчас у нас на сайте одновременно двадцать-тридцать детей, а тогда не больше пятнадцати было. Сами понимаете, что это значит.

И вот в отделении общей гематологии началась МОЙКА.

Мойка – это слово, наверное, незнакомое пациентам любой цивилизованной страны, потому что у них нормальные отделения с хорошей вентиляцией и стерильностью. Но наше – старое, с потрескавшимися стенами, из под которых выглядывает такой опасный для наших детей цемент, с тараканами, ползающими по потолку, постирочной комнатой, где тогда и сушилки-то не было, и белье сохло где только можно, создавая просто райские условия для грибка – в таком отделении мойка уже была не просто необходима. У нас уже начали погибать дети от грибковых заболеваний. О таком лекарстве, как кансидас, мало кто даже мечтал. Первым, кажется, оно досталось Сереже Рогожину и Илюше Аверину, но так, чтобы его давали всем по показаниям, такого не было и в помине.

Если вы не знаете, что такое мойка… Мойка – это когда отделение МОЮТ. То есть мамы его моют и так каждый день, спиртом протирая стены и полы. Но МОЙКА – это более серьезная помывка. Моют во время мойки так, что пребывание детей категорически запрещено, потому что смертельно опасно. Это значит – детей вместе с родителями из отделения выселяют на весь срок мойки. Соответственно, новых больных не кладут тоже. Срок мойки ставился в неделю. Но никто не надеялся, что мойка закончится раньше, чем недели через три. И это было правильно. А у нас ведь в основном лежат именно те дети, которым нельзя никуда, потому что они в аплазии. То есть если состояние позволяет, их и так выписывают. Раз лежат – значит, выписываться нельзя.

Это было ужасно, я как сейчас помню. Мамы паниковали, психовали и плакали. Кого-то отправляли домой, если анализы получше. Им нужны были деньги, потому что тогда бесплатный проезд давался только раз в год, и у всех он уже был истрачен. Уехали Люся, Алина, тот самый Сережа Рогожин. Домой ехать все боялись. Везти домой ребенка с тяжелыми заболеванием крови, когда лечение еще не закончено – это страшно. Можно ведь и не успеть вернуться. Но дети очень радовались :)

Если анализы слабые, то детей переселяли в другие отделения, что тоже само по себе опасно, потому что, например, отделение травматологии изначально менее стерильно, чем наше. Тему, Илью, Даню, Мирзашку, Сережу, Женю, Вадика раскидали по отделениям онкогематологии, травмы, хирургии... Мамы жаловались, что их селят вместе с детьми, которые кашляют и сопливят. Я сама, приходя в РДКБ, готова была реветь, глядя на этот погром и перепуганных мам, собиравших вещи. Помнится, тогда я очень хорошо осознала, как тяжело быть психологом. Меня рвали на части, а я ничего не могла поделать, только сочувствовать.

С Юлькой я дружила уже несколько месяцев. Она очень долго выходила из аплазии после лечения. Лейкоциты у нее почти полгода были на очень низком уровне. Помнится, даже Дима Р. тогда выписался, и все думали, что насовсем. А Юля все лежала.

И вот во время мойки Юля осталась единственная, кого девать было некуда. В других палатах не осталось места, больница была переполнена. И Юлиной маме сказали, что придется поехать домой.

Представляете, что такое поехать домой с ребенком, у которого нет иммунитета? В Саратовскую область, куда даже не долететь самолетом? Мы бы посадили их на самолет, но его не было. А поезд в таком состоянии – это ужас, даже если брать СВ. Еще у Юли стоял катетер, который нельзя было снимать из-за низких анализов, к тому же она до сих пор получала через него лекарства. Катетер надо было промывать каждые несколько дней. Как его промывать – тоже непонятно. Там, в Энгельсе, даже врача-гематолога нет, который мог бы проследить за состоянием Юли.

Сказать, что Юлина мама беспокоилась – это ничего не сказать. Мне казалось, она разорвется на части от страха. Страх был вполне оправдан, кстати. И он передавался.

Удрав ненадолго от паникующих родителей, я подошла к Галине Геннадьевне, лечащему врачу Юли, и сама не понимая, что делаю, предложила Юле с мамой пожить у меня на срок мойки. Мне было ужасно стыдно, потому что квартира была тоже не новая, ремонт, кроме как в ванной, в ней не проводился, страшно сказать, лет двадцать, точно так же из-за оторванных обоев глядел цемент, а растрескавшиеся плинтуса были настоящим питомником для грибов. Я, как вы понимаете, и не думала протирать под ковром, за три года бодрой самостоятельной жизни я туда даже не заглянула ни разу, ограничиваясь пылесосом поверху. Еще у меня была куча книжек, которые тоже накопили немало пыли за время своего существования. И множество комнатных цветов. И черепаха. И кот, подобранный в метро прошедшей зимой. Короче, квартира вполне устраивала меня как человека здорового, но была страшным рассадником заразы для человека с лейкоцитами 0.7.

Но Галина Геннадьевна обрадовалась ужасно. Она сказала, что это вариант в сто раз лучше, потому что ехать домой Юле нельзя ни в коем случае. Но, сказала строго Галина Геннадьевна, надо будет убраться в квартире.

Убраться в квартире надо было не так, как обычно. На следующий день мама Юли, бросив ребенка в палате, поехала ко мне с тремя литрами больничного спирта, и мы принялись за уборку. Юле с мамой решили отдать большую комнату, потому что в маленькой был компьютер, без которого жить я не могла. Мы вытащили из большой комнаты ковер, вытряхнули его на улице, свернули и перенесли на мою половину :) Еще мы сняли занавески во всех комнатах, перестирали их и сложили на балконе. Потом мы три часа переносили все книжки, протирая каждую, и складывали их у меня в комнате. Потом все остальные вещи, как то – зимние шмотки, какое-то невыразимое барахло с антресолей, цветы, подстилки, картинки со стен. И черепаху, которая спала и ее с трудом удалось найти под шкафом. Огромное количество всякого мусора я с удовольствием выбросила, воспользовавшись таким гениальным шансом. Ту же процедуру выноса мы провернули с коридором, ванной, туалетом, кухней, балконом и предбанником, общим с соседями. Вся пылища аккуратно скопилась в моей комнате, и к компьютеру я проползала по-пластунски, минуя ковер, пальму в кадке и нагромождение мягких игрушек :) Диван разбираться перестал, поэтому я забила и спала на полу. Кота я отвезла бабушке, уже не первый раз, но в этот раз уже насовсем.

Потом мы пропылесосили все поверхности, вплоть до потолка. Потом протерли все стены, полы, окна, шкафы, лампы, двери и полки снаружи и изнутри, а также отодвинули все шкафы и протерли все, что можно, за шкафами. Сначала просто мокрыми тряпками. Потом спиртом. Три раза. Спирт кончился, и мы сбегали за водкой. В комнате Юли остался только диван, зияющий пустотой и пахнущий спиртом шкаф и больше вообще ничего. Мы пропылесосили диван и закрыли его пленкой для парников, протертой спиртом с обеих сторон. Перестирали и перегладили все белье. Еще мы заклеили скотчем оторванные обои, из-под которых выглядывал цемент, и плинтуса. Такой грандиозной уборки квартиры за всю свою историю не видела, точно вам говорю :)

И на следующий день мама уже с Юлей и с вещами переехали ко мне.

Они были мои самые веселые гости. Хотя у нас не было вечеринок, мы ложились спать рано и соблюдали строгий режим. Я переобувалась и раздевалась в тамбуре, в коридор заходя в бахилах и только потом переобуваясь в тапочки. Юлина мама драила весь дом спиртом по два раза в день, умудряясь даже заходить в мою комнату и протирать там, хотя там было навалено по самое некуда. У нас ушел, наверное, ящик водки. Входы во все комнаты мама затыкала тряпкой, вымоченной в спирте. В Юлину - чтобы не занести заразу, в мою и в коридор - чтобы эту заразу не разнести :)

Было жарко, но окна мы не открывали. Мы стирали и гладили постельное белье каждый день, и переклеивали скотч на стенках и плинтусах. Юле было запрещено выходить из комнаты, потому что мы с ее мамой обе справедливо считали, что дом выдраен недостаточно. Поэтому сначала я к ней заходила сама "в гости", одев чистую одежду, сняв "грязные" тапки одев чистые, вымыв руки и нацепив маску. Но Юлька, почуявшая свободу после палаты, изнылась, мы все-таки дали слабину, и ей разрешено было выходить на кухню и тусоваться с нами там. Но туалетом по-прежнему служил горшок в комнате, мыться можно было только бетадином и только в комнате в тазике, а маску разрешалось снимать только на ночь. Юля по часам принимала все необходимые лекарства. Каждый день мы звонили Галине Геннадьевне и отчитывались о происходящем. Из солидарности я тоже ходила по квартире только в маске, а свою обычную еду есть перестала. Чтобы Юльке не пахло :) Ели только то, что ела Юлька – пропаренную картошку в горшочках, тушеное мясо без специй, асептически упакованный сок и невкусные печенья в индивидуальной обертке. Только вот пить циклоспорин натощак по утрам, запивая его яблочным соком, Юльке приходилось уже в одиночку.

Я прибегала по вечерам с работы и приносила всякие вышивки, наборы для творчества и смешные истории. Юлька могла вышивать, рисовать, клеить и лепить сутки напролет. Уже на новой квартире у меня стоит церковка, которую склеила Юлька из бумаги. Юлька с мамой ужасно юморные девушки, и все вечера мы проводили, хохоча как сумасшедшие. Поводом служила всякая ерунда. Мы ухохатывались, сидя и поедая вареную картошку в кухне без занавесок, прихваток, мусорного ведра и цветов, зато с десятком бутылок водки в холодильнике.

По утрам Юлькина мама будила меня на работу, заставляла меня вовремя кушать и ужасалась, что я так подолгу сижу за компьютером. А когда Юлька спала, мама рассказывала мне, как она заболела. Как она занималась художественной гимнастикой, и была такая худенькая, и у нее даже был разряд. Как пошли к зубному пломбу поставить, а через несколько месяцев после этого диагноз – гепатит В. А еще через год – апластическая анемия. Как она, мама, спала с Юлькой в обнимку, потому что все время боялась, что у нее начнется кровотечение. А врач в их больнице в Саратове советовал им есть сырую печенку, чтобы повысить гемоглобин – сырую печенку ребенку с апластической анемией!!! И десятилетняя Юлька давилась и плакала – не хочу, мама, эту печенку, это так противно! И мама ее замешивала в салаты и что только не делала, чтобы заставить съесть. И так далее.

Два раза мы отвезли Юльку в больницу на проверку на такси – промывать катетер и проверять анализы. Спасибо тому человеку, кто дал на это деньги - стоило это каждый раз около шестисот рублей, через всю-то Москву. А главное - спасибо моей семье, которая дала мне возможность жить самостоятельно в семнадцать лет и ничего не спрашивала.

Анализы у Юльки неожиданно начали повышаться.

Если у меня была возможность остаться с Юлькой, ее мама мчалась в больницу одна – помогать мыть отделение. Все мамы, оставшиеся в РДКБ, там болтались, чтобы закончить мойку побыстрее. Отделение, надоевшее всем до чертиков за много месяцев и связанное с болью и горем, теперь казалось светом в окошке. Они мечтали туда вернуться. Но мойка все равно затянулась на три недели :(

И тем не менее, закончилась. Дети стали возвращаться. Кто-то забил возвращаться – например, Люся, на которую, видимо, дом подействовал так положительно, что она сочла, что наконец выздоровела, и оказалась права :)

Сразу же поступило множество новеньких детей, все это время ждавших в очереди. Переехала обратно в палату и Юлька. Но долго она там не пролежала – выписалась домой через месяц. И живет дома. Выросла и ужасно похорошела. Катается на велосипеде. Учится в школе. Только вот в Волге, которая у них прямо под окнами, пока купаться нельзя. Ну ничего, и это впереди.

А я так и не постелила обратно ковры в комнате и коридоре. Мне было лень, к тому же после той невероятной чистоты стелить обратно грязные пыльные ковры десятилетней давности было жалко. И я их выкинула.

Потом я уехала в США. Юлька с мамой уже два года зовут меня в гости, а я все никак :(