Интервью инициативной группе «Доноры – детям»

Михаил Александрович, что заставляет выбрать профессию детского врача-онколога? Что удерживает в этой профессии?

Когда молодой человек приходит работать в детское онкогематологическое отделение, им, наверное, движут романтические, в хорошем смысле слова, мотивы, желание помочь, сделать что-то хорошее для людей. А продолжать эту работу заставляет элемент преодоления. Когда альпинист покоряет вершину, ему неизбежно хочется покорить следующую, еще выше и еще круче. Я думаю, нечто подобное есть и в нашей работе. Болезни пациентов практически ежедневно бросают нам вызов – и это главное, что удерживает на нашей работе людей, и меня в том числе. Шанс сделать то, что кажется невозможным, – он заставляет продолжать. Это очень хорошо видно, если взглянуть на историю нашей области медицины. Те люди, которые 30–40 лет назад совершили революцию в детской онкогематологии, отличались от остальных врачей своего времени тем, что смогли поверить в то, что рак излечим, и начали пытаться что-то сделать. И это было в миллион раз сложнее, чем сейчас. Ведь их было так мало, этих врачей. А сегодня во всем мире тысячи людей успешно работают в этой области и каждый день одерживают какую-то маленькую победу, и существует какое-то общее движение к лучшему. И эта возможность каждый день прыгнуть чуть-чуть выше головы или, по крайней мере, попытаться сделать это – с этим ощущением идешь на работу. Но конечно, это не значит, что работа сводится к какому-то спортивному интересу. Это далеко не так.

Вы продолжаете бороться за каждого пациента до конца, даже тогда, когда ситуация выглядит абсолютно безвыходной. Где Вы черпаете силы?

Наверное, все в тех же романтических порывах, которые заставляют молодого доктора прийти в эту клинику. Мне кажется, что во мне это чувство еще живо, хотя, не скрою, элементы большой усталости тоже присутствуют. На самом деле, желание биться до конца, оно каждый раз рождается заново из общения с пациентами и их родителями. Врач – это не та профессия, где ты просто реализуешь некие специальные навыки. Врач постоянно находится в ситуации очень личного человеческого взаимодействия с пациентами. И когда перед тобой сидят родители ребенка с невысказанным вопросом и мольбой в глазах, то возникает нормальное человеческое желание сделать для них все, что возможно. И это желание каждый раз, каждый день рождается заново. Ты видишь глаза пациентов и понимаешь, что ты должен сделать все лично для каждого из них.

Были ли в Вашей практике дети, которые стали для Вас чем-то большим, чем просто пациенты?

Работа заведующего отделением позволяет сохранять некую дистанцию с пациентами и их родителями. Но, когда я работал доктором, контакт с ребенком и с его семьей был очень тесным, ведь в гематологии врач ведет пациента много месяцев, а иногда и лет. И как у каждого, работающего здесь, у меня были любимые пациенты. Дети, потеря которых становилась гораздо большим событием, чем смерть пациента, невозможность выполнения профессиональных функций. У каждого доктора эти переживания есть, и они очень глубоко запрятаны. Но все мы очень хорошо помним такие случаи. И иногда делимся друг с другом, с теми людьми, про которых точно знаем, что с ними было такое же.

Как удается справляться с этим, пережить неизбежные в медицине потери?

Усталость и психологическое напряжение никуда не деваются, и у меня нет рецептов, как с этим справиться. Умирать с каждым пациентом, как с родным и близким человеком, – это разрушительно для личности. И те, кто испытывает переживания такого уровня и не могут с этим справиться, они, к сожалению, уходят из нашей области медицины. С другой стороны, превратиться в холодного, трезвого профессионала, который, не вкладываясь душевно, идеально выполняет свою работу, тоже нельзя. Для того чтобы вылечить хотя бы одного нашего пациента, нужно безумно этого хотеть. Нужно всей душой, сильно, по-человечески хотеть. Ребенка невозможно вылечить, если просто много знать и делать правильные назначения. И эта грань между очень личным человеческим импульсом и трезвой оценкой ситуации у каждого доктора своя. Каждый из нас находит эту грань и на ней балансирует. Свалиться ни в ту, ни в другую сторону нельзя, ты сразу перестанешь быть врачом.

Что Вам ближе: медицинская наука или клиническая практика?

Мне ближе клиническая медицина. Так сложилось, что в силу личных выборов и стечения обстоятельств у меня не было возможности заниматься наукой на современном уровне, в современной лаборатории. И потом, мне кажется, что ученый – это человек, мозг которого постоянно рождает вопросы, на которые он должен искать ответы. Пока я не чувствую этого в себе.