Эту мощную пружину – силу её духа, ощущал каждый, кто с ней общался

О Вале Уфимцевой рассказывают близкие друзья

Оказывается, труднее всего писать о самых близких. О тех, кто живёт в твоей душе - в самом сердце. Писать о самых близких - это как писать о себе, потому что эти люди становятся частью тебя, и всё, что происходит между вами, трудно описать словами, всё на уровне чувств и ощущений.

Валюшка. Мы познакомились 22 апреля прошлого года. Валюшка и её мама Таня были первыми, с кем я начала дружить в отделении общей гематологии.

И моё первое посещение, самое трудное, началось со знакомства именно с ними.

Для волонтёра первое посещение детей с таким диагнозом - очень непростая вещь. Это потом начинаешь видеть в маленьких пациентах на «поводках» от капельницы обычных детей, а в первый раз очень трудно справиться с эмоциями и слезами.

Когда я увидела Валюшку впервые, она была похожа на хрустальный цветок – два огромных голубых глаза на ангельском лице, тонюсенькие ручки и ножки как хрупкие стебли.

Мы что-то читали, раскрашивали, рисовали, и когда она попросила помочь спуститься ей с высокой кровати на пол, было очень страшно взять её на руки, казалось, она рассыплется. Каково же было моё изумление, когда мы стали подниматься обратно на кровать. Валя, взяв меня за два пальца, как кошка запрыгнула обратно. Было ощущение, что в этом маленьком человечке спрятана какая-то мощная пружина.

Эту мощную пружину – силу её духа, ощущал каждый, кто с ней общался. Она удивительным образом притягивала к себе очень сильных людей.

Меня всегда удивляла скорость её мысли, действий и смены интересов. И на наших творческих занятиях я шутя называла её Ракетой. Слово «занятия», для Вали, ребёнка не замученного школой, звучало магически. Даже если два дня до этого она лежала почти не вставая, когда я открывала дверь палаты, она соскакивала и кричала: «Буду заниматься!» И по мере того, как из сумки извлекались: клей, цветная бумага, ножницы, бисер, пластилин, она почти скороговоркой приговаривала : «Хочу клеить, хочу вырезать, хочу бусики собирать, хочу лепить». А мама Таня ласково приговаривала: «Не спеши, коза, в лес».

Самой любимыми нашими играми были «пластилиновый суп» и «кошки».

«Кошки» - это когда мы на три часа превращались в пушистых мяукающих созданий и жили обычной кошачьей жизнью: мяукали, ловили пластилиновую рыбу и мышей, варили кошачий суп и спали в кошачьем доме, построенном из зонтика и простыни. Я – мама кошка, Валя – кошка дочка.

«Пластилиновый суп» - игра после очередной химии, когда уже не было сил скакать и мяукать. Сидя за детским столиком как две заправские хозяйки готовили борщ – я из пластилина лепила продукты для борща, Валя с невозмутимым видом всё это резала на мелкие аккуратные кусочки и отправляла в пластмассовую кастрюлю. В процессе приготовления мы так красочно описывали свои действия, что в конце, захлёбываясь слюной, готовы были съесть всё что принесёт мама Таня. Собственно «что и требовалось доказать»….

Когда в моей обычной суетливой жизни случались неприятности, я мысленно гладила лысую Валюшкину голову, и сразу становилось легче.

Сейчас все эти посещения вспоминаются как очень счастливое время потому, что Валюшка могла играть, лепить, гулять …

После шестой или седьмой химии маленький хрустальный цветок стал таять на глазах, но что удивительно, никогда не жаловался и не плакал, а просто тихонько лежал и с отсутствующим видом смотрел мультфильмы. Было в этом взгляде что-то особенное – в нём читалась какая-то невидимая внутренняя борьба с болезнью. Она не просто лежала, она тихо боролась. Глядя на неё, я до последнего момента верила, что она победит.

Она была очень сильным Человечком и многому меня научила.

Света Слизяк.

Второй человек, с которым я знакомлюсь в РДКБ, - Таня. Старшая мама отделения общей гематологии.

— Таня, Таня, иди сюда. Вот новая девушка – ей нужно рассказать, что к нашим детям не нужно приходить просто так. Наших детей нужно чем-то занимать, правильно же я говорю?

— Правильно, - кивает Таня.

И следующие 10 минут рассказывает мне о том, что детей нужно увлечь. Нужно зацепить. Нужно уметь быть интересной. Иначе ребенок может отказаться от общения.

Все это так, но, как выяснилось, совсем не про Валю. Она сама – верх интересности, она сама - верх эмоциональности, она сам - верх артистизма, она сама – верх неугомонности. Она сама – жизнь. Поэтому умеет находить общий язык со всеми!

И все же с Валюшкой я знакомлюсь не сразу. Несмотря на то, что, после строгого: «В боксы в первые разы не стоит…» Оля добавляет: «Правда, к Вале вот можно, да, Таня?» Почему? Потому что Валя всем рада.

Как-то сталкиваюсь с Таней на материнской кухне. Таня пытается накормить или хотя бы напоить чаем. А я понимаю, что так и не познакомилась с Валей.

— Да? – удивляется Таня. – Ну зайди. Она в боксе.

Волнуюсь, тихонько открываю дверь. Маленький привязанный ангел с глазами в пол-лица стоит посреди комнаты и хлопает от радости в ладоши:

— Пивет!!! Тебя как зовут? Меня Валя.

— А меня Влада.

— Ты ко мне пишла? Будем игать?

Так вот все просто. И зря я переживала.

— Чем будем изыматься? – спрашивает Ангел. - Давай…

Из памяти стирается, что именно скрывается за этим «давай». Остается ощущение простоты, легкости, веселья. И радостного прощания – наверно, единственного легкого радостного прощания, когда мне удается уйти без драм.

Все остальные прощания даются нам тяжело. Наверно, поэтому я стараюсь заходить к Вале после других детей. Иногда и вовсе не захожу (если ограничена во времени) – боюсь прощаний. Все время вот это чувство вины, это ощущение, что драматический уход перечеркивает все то светлое, что приношу.

Врезается в память 3 января. Приезжаю в больницу, играю в машинки с Денисом, все время слежу за временем – нужно успеть на поезд. В какой-то момент понимаю: пора бежать к Вале.

Валюшка температурит. Капризничает. Настроение – плаксивое. Радуется моему приходу. Словно бы чувствуя, что я ненадолго, цепляется за руку, не отпускает.

— Не люблю куколок! Не люблю колокойтики!!!

— Что, что ты любишь, Солнышко? Что тебе принести?

— Не люблю колокойтики!!!!!

И так по кругу.

Объясняю, что мне пора, поезд. Орет в голос. Перехватывает маленькой ручкой палец. Держит крепко. Кричит отчаянно…

— Пусть она не уходит!.. Ааа-аа-ааа… Хотю с ней игать!

— Валя, Влада на поезд опоздает, - вступает в разговор рассудительная Таня.

Вале не нужно объяснять. Валя все понимает. Я по глазам вижу – все прекрасно понимает. Но что такое «поезд» для трехлетней девочки под очередной «химией», девочки, так отчаянно борющейся за жизнь. Поезд! Да миллион их идет каждый день! И друг решает променять её на один из них.

— Не хочу с тобой игать, хочу с ней игать!!! – кричит Ангел.

И даже предложение играть во что-то ее не останавливает. Потому что она все чувствует. Потому что она понимает, что это – для отвода глаз. Это – чтобы она успокоилась. Потому что она понимает, что во взрослом мире не принято опаздывать на поезда.

И все-таки успокаивается, все-таки разрешает принести посуду.

— Так нести посуду? Будете играть? – спрашивает Таня у Ангела, по моим глазам читая, что я не в состоянии вырвать руку из цепкой ручонки и выйти из бокса.

— Да, - соглашается Валя. И уже спокойнее мне: - Будем игать?

Посуда нам быстро надоедает, мы даже толком ее не разложили. Перебросились на зверей… А потом я ухожу под предлогом «попить чай». Валька завывает, но не так отчаянно. Стоим с Таней под дверью бокса. Валькины завывания стихают. Значит, можно ехать.

— Беги давай, - говорит Таня. – Сейчас на поезд опоздаешь!

— Таня, мне так стыдно… Лучше бы я вообще не заходила.

— Беги, говорю! Все нормально! Она весь день капризничает, не переживай! Едь домой, а потом возвращайся, мы будем ждать!

Вот в этом вся Таня. Делает все возможное, чтобы нейтрализовать чувство вины. Старается накормить и дать еды с собой. Радуется, когда приходят волонтеры. Радуется, когда пишут про Валю.

Смеемся, что если опоздаю на поезд, то вернусь в больницу, хоть и будет поздно. На поезд я успеваю.

Прихожу к Вале. Впереди – куча времени, для себя решаю провести его с Ангелом. Валечка рада и не скрывает. Рисуем. Едим суп с курицей. Ест, конечно, Валечка. Я зачарованно наблюдаю да зубы заговариваю, чтобы ела побольше…

— Курочка плакать будет, Валечка.

— Пасиму?

— Курочка любит Валечку. Курочка хочет, чтобы Валя ее съела.

— Не хасю, чтобы она плакала, - решает Валечка и кушает.

С такими прибаутками приговариваем всю курочку. Потом долго сидим вдвоем. Я – на полу. Валя – у меня на коленях. С моим телефоном в руках. Набираем цифры. Переключаемся на режим смс – и набираем буквы. Буквы нам не нравятся – они на экране маленькие. И экран темный.

— Давай на беиньком? – предлагает Валечка.

Беленький – это выбор Ангела. Снова набираем цифры. Долго. Бесконечно долго. Увлеченно. А я сижу и думаю: «Почему?» Почему этот крохотный организм дал сбой. Почему мой организм работает исправно, а Валькин – нет. Чем больше думаю, тем сильнее прижимаю крохотную Вальку к себе.

— Не пижимай, - говорит Ангел.

У Ангела на все свое мнение.

У Вали новая соседка – Лизка. Очень активная девочка. А Валя с каждым днем слабеет, поэтому такое соседство утомляет. Но есть нечто общее, роднящее девочек (помимо детства и борьбы): в обеих бьет жизнь. В Лизке сильнее – ей еще не начали химиотерапию. В Вальке слабее, но все так же отчетливо.

Цепь коротких забегов к девочкам. Каждый раз застаю их за общим занятием. Лепят, рисуют, играют в войну зверей, придумывают мультик. Лиза активнее, но и Валя ко всему проявляет интерес.

Прихожу в отделение и узнаю, что Валя в отдельном боксе. А я так привыкла, что она в родном 1.4.

— Там нет кислорода, нам он теперь нужен, – поясняет Таня.

В это же время приезжает папа Сережа.

Валюшка – слабая. Смотрит одним глазом мультик. С усилием поднимается и предлагает «поигать». Соглашаюсь. Таня дает подаренный недавно кассовый аппарат. Валя решает быть продавцом, отводя мне роль покупателя. Потом меняемся. Валя требует пупса – остервенело стягивает с него одежу. Раскрывается сама.

— Валюшка, мне уйти?

Кричит: «Нет!»

Сережа перекладывает Валю на соседнюю кровать. Сажусь рядом, держимся за руки. Сидим долго. Иногда Валя приоткрывает глаза – проверить, сижу ли. Иногда сжимает легонько руку.

Валя в отделении трансплантации костного мозга! За нее страшно и радостно.

Валькино возвращение в отделение общей гематологии я еще не осознала, как не осознала и все остальное. Сложно об этом писать, наверно должно пройти время. Все сопровождается взываниями к чуду, плясками вокруг чуда, слабыми укорами в адрес чуда с одной стороны и невероятной Валиной борьбой – с другой. Чувствую и понимаю: все не зря.

…Ангел, тебе-то, наконец, не больно?.. Ангел, ты помнишь, мы с тобой говорили? Вечер, перетекший в ночь, я все просила у тебя прощения, рассуждала о жизни, спрашивала, спрашивала, спрашивала... Ты соглашалась, ты отрицала. Истекая кровью, посвящала меня в язык стонов, учила по ним читать. Я такая маленькая, ангел. Ты такая сильная. Когда ты приняла решение?..

PS: «Я заболела… Не надо меня лечить, не надо меня лечить!!!» - звучит в голове. С фотокарточки сердцу улыбаются огромные живые глаза.