«Психологическая помощь — это проявление заботы»

Как возникла служба психологической помощи детям в онкологических отделениях?

В 2004 году меня и моих коллег, психологов Александра Кудрявицкого и Наталью Клипинину, пригласили в Институт детской гематологии, который тогда базировался в Российской детской клинической больнице, чтобы решить очень важную задачу: оказать поддержку детям, проходящим лечение, их родителям, а также самим врачам. К тому моменту наша команда делала реабилитационные программы в других больницах. Нас пригласили познакомиться и подумать, что мы можем сделать для пациентов в детской гематологии и онкологии. Это было больше десяти лет назад.

Как вы начали эту работу?

Конечно, мы понимали, что попали в очень сложные условия, и не спешили. Не было идеи, что мы сейчас быстро всем поможем, потому что знаем, как сделать так, чтобы всем сразу стало хорошо. Начали мы с того, что поговорили с врачами: нам было важно понять специфику и психологические аспекты их работы, а также узнать, в чем больше всего нуждаются их пациенты. Доктора знают это очень хорошо: они же общаются с детьми каждый день. Затем мы поговорили с родителями, выяснили, с чем они сталкиваются, в чем нуждаются. А потом — с детьми и подростками. Получив все данные и проанализировав их, мы стали думать о том, как применить наш опыт и знания в медицине и психологии с максимальной пользой.

Как вы понимаете, что справляетесь с задачей, что вам удается помочь?

Сложный вопрос. Когда в больнице к родителям приходит психолог, обычно они недоумевают: «Чем вы можете нам помочь? Наш ребенок тяжело болен, мы стараемся его вылечить, можно сказать, спасти, зачем нам ваше участие?». Психологи, действительно, не могут спасти. Наша цель и задача — помочь и ребенку, и его родителям адаптироваться к той невероятно стрессовой, кризисной ситуации, в которой они оказались. Да, случилась болезнь, да, ее нужно долго лечить. Эмоциональное состояние в этот момент таково, что очень трудно воспринимать информацию, тем более ее очень много сразу. Доктор произносит слова «рак», «онкология», вспоминается весь ужас, который у нас связан с этими словами, все то, что мы слышали про тяжелые болезни раньше. В этом «шуме» очень трудно услышать про возможности, которыми обладает современная медицина, про новые виды лечения. Успешного, заметим, лечения. Если психолог поможет переварить и пережить этот первый шок, настроит и подготовит ребенка и его семью к неприятным процедурам, к тому, что предстоит, значит, он уже неплохо справился со своей работой. Другая ситуация: ребенок раньше очень тревожно реагировал на осмотр врача, боялся какой-то процедуры, в силу прошлого негативного медицинского опыта или в связи со своими особенностями, а после нашей совместной работы стал более спокоен, начал больше доверять персоналу. Есть много других задач, в решении которых психолог может быть хорошим помощником.

Вы помогаете всем семьям в больницах?

Да, мы работаем со всеми семьями, у нас нет исключений. Но сейчас в Центре детской гематологии находится около 400 детей, а психологов только шесть. Это, конечно, накладывает большие ограничения. Мы не можем знакомиться со всеми, как это было раньше в РДКБ, когда семей было меньше. Кого-то мы консультировали на протяжении всего лечения, кого-то на одном из этапов. Я считаю, что это идеальный формат, так и должно происходить, но для этого нужно, чтобы психологов было гораздо больше. Невозможно представить себе качественную работу, если специалист ведет больше 15-20 семей.

Так как же вы работаете сейчас?

Мы не знакомимся с каждой семьей, но обратиться к нам могут все, кто находится в клинике. Запрос поступает от лечащего врача, или семья обращается самостоятельно. О том, что ребенку нужна помощь, мы можем узнать от учителей, координаторов фонда, волонтеров — от тех, кто много общается с детьми. Кроме того, в отделениях развешаны листочки, где написано, что мы ждем всех. Дверей, которые ведут к психологу, должно быть много.

Есть мнение, что к психологу обращаются только слабые люди. Что вы об этом думаете?

Ситуация все-таки начала меняться. О том, что в трудной жизненной ситуации люди нуждаются в профессиональной помощи, стали говорить. И что оказание такой помощи — это проявление заботы. Чаще всего, когда родители сами к нам обращаются, они не считают, что не справляются. Они спрашивают, как лучше поддержать ребенка, что ему рассказать, как подготовить. Родители стали более открытыми, они понимают, что психолог — это человек, которому можно довериться, с которым можно поделиться своими чувствами. Это очень важные изменения.

Вы не только психолог фонда, но и заведующая отделением. Как строится ваш день?

Я ощущаю себя, скорее, координатором группы, каждый участник которой — большой профессионал: мы с огромным уважением относимся друг к другу. У нас нет иерархии, младших и старших сотрудников, но есть много работы, связанной с координацией и согласованием. Лечебный процесс в клинике устроен так, что пациенты могут переходить из одного отделения в другое, иногда они выписываются и поступают снова. Очень важно, чтобы информация обо всех наших пациентах сохранялась, потому что мы сопровождаем семью на протяжении всего лечения. Моя работа как координатора как раз в этом и заключается.

Многие считают, что рецидив страшнее болезни. Это так?

Думаю, многие просто забывают первый шок от диагноза. Наша психика старается защитить себя, мы отлично умеем забывать боль или тяжелые переживания, особенно, если они потом благополучно разрешаются. Но рецидив, наверное, сложен еще и тем, что он подрывает доверие к лечению. Вот человек заболел, врачи сказали, что помогут. И даже что-то уже начало получаться. Если болезнь возвращается, наступает разочарование, появляются сомнения, действительно ли мне помогут. Кроме того, когда одно долгое лечение уже за спиной, настроиться на еще одно, такое же, очень тяжело, это требует больших усилий. И психологи, как раз, могут помочь найти те ресурсы, на которые можно опереться. Внутренние и внешние: семья, окружение, интересы, мечты, планы.

Какие еще проекты вы ведете?

Мы с коллегами работаем с паллиативными детьми, которые выписываются из московских клиник и разъезжаются по своими городам. С некоторыми из них мы работали с самого начала в клинике, с кем-то знакомимся в кризисный момент. Мы, безусловно, поддерживаем контакт с паллиативной службой фонда, которая делает очень много для таких семей. И сейчас мы думаем, как организовать нашу помощь еще лучше.

В экстренных случаях мы консультируем пациентов других клиник. Однако для того, чтобы эта помощь была эффективной, она должна быть интегрирована в лечебный процесс именно в этой клинике. Нам очень хотелось бы, чтобы психологические службы развивались и в других больницах, мы открыты для коллег, к нам уже начали приезжать на стажировку.

Еще одна часть работы — волонтеры фонда. Мы проводим для них семинары, где стараемся объяснять, как лучше заботиться о семьях, о детях, к которым они приходят, а также — о самих себе. Прежде всего, это семинары для новичков, которые уже успели получить первое впечатление и опыт. У них возникло много мыслей, эмоций, размышлений, и им хочется поделиться. Семинар — это возможность посмотреть друг на друга и обсудить серьезные насущные вопросы в том числе и с опытными волонтерами.

Почему на ваш взгляд психологическую помощь, в первую очередь, нужно оказывать родителям?

Не хотелось бы здесь распределять очередность. Но важно не забывать про родителей, хотя бы потому что ребенок не представляет себя без родителей, они его основная опора. Состояние мамы или папы, их взгляд на происходящее очень сильно влияет на то, как дети оценивают самих себя и то, что с ними случилось. Поэтому мы не можем помочь ребенку, если мы при этом не думаем о родителях и не поддерживаем их.

Как вы работаете с подростками, которые задаются разными вопросами, например, «почему я»?

В первую очередь, мы пытаемся объяснить, что их вопросы, мысли и переживания абсолютно нормальны. Человек так устроен, что всегда пытается найти причину происходящего, тем более, что наш опыт, связанный с болезнями, подсказывает, что причина есть. Я простудился, потому что плохо оделся. Сломал руку — был неаккуратен, слишком быстро бежал. Заболел гриппом: меня кто-то заразил. Но когда человек сталкивается с онкологией, найти причину или виноватого не получается. И эта ситуация необычна и сложна. Кроме того, столкнувшись с болезнью, мы, возможно, впервые начинаем понимать, что не можем контролировать все то, что происходит в нашей жизни. Оказывается, мы не на все можем повлиять.

Поэтому, первое, что мы пытаемся сделать, это объяснить, что это нормально, что чувство вины или другие тяжелые переживания возникают у всех. А затем стараемся сфокусироваться на том, что сейчас зависит от нас, на что мы можем влиять. Чтобы разделить эту ответственность. Ведь во время долгого лечения мы работаем как одна команда. Врачи, медсестры, родители — каждый делает свою работу. И у пациента есть своя: выполнение рекомендаций — это большой и ответственный труд.

Откуда вы черпаете силы? Как отдыхаете?

Разные увлечения дают мне положительные эмоции, приносят радость. Это и музыка, и театр, и природа, и наверное, самое важное, это общение с моими друзьями, моими близкими. Их тепло, поддержка и любовь.

Удается ли не думать все время о пациентах?

Когда я только начинала работать, а это было в психиатрической больнице, я надевала белый халат, когда приходила на работу и снимала его, когда уходила. Это помогало мне переключаться. Сняла халат, значит, оставила работу и вышла в другой мир. Сейчас надевание и снимание белого халата происходит автоматически, где-то внутри. Я не забываю о пациентах, но на какое-то время я оставляю их в своем рабочем пространстве и освобождаю место для того, чтобы просто смотреть на горизонт, вдыхать воздух, вспоминать о себе, получать новые впечатления.

Вы бы могли назвать себя трудоголиком?

В какой-то момент мне пришлось со скорбью признаться себе, что я не супермен и не могу работать 24 часа в сутки. Не могу постоянно не высыпаться, не восстанавливаться, потому что это плохо и для меня, и для моей семьи, и для пациентов. Потому что тогда я перестану быть для них тем, кем должна быть: ресурсом, источником сил, энергии, жизни. Мне, конечно, нужен отдых. Если мне надо сделать много всего, я делаю, но потом обязательно даю себе возможность восстановиться.