«Болезнь Эльвина разломала нас на мелкие части, а потом собрала заново»

Но в какой-то момент все изменилось. И мы с мужем приняли решение уехать в Россию, чтобы дать нашим детям хорошее образование. Это было тяжелое решение. Родные, друзья, знакомые забрасывали нас вопросами: «Что вы делаете? У вас стабильная жизнь, почему вы уезжаете? Что вам еще надо?». Никто не понимал нас. И мало кто поддерживал. 

Сейчас я знаю, что мы все сделали правильно. Ехали на подъеме — новая страна, сильные эмоции, яркие впечатления. У нас дома есть фотография, сделанная в момент переезда. Мы еще не знаем, что нас ждет впереди. Какими беспечными мы были!

В 2014 году я собрала четыре чемодана — по одному на каждого члена семьи — и мы переехали в Казань. Начали потихоньку обживаться на новом месте. Я вышла на работу в магазин «Детский мир». В 2016 году Эльвин закончил школу и решил перебраться на учебу в Москву. Поступил на юридический факультет в Российский государственный социальный университет. Мы решили ехать вместе с ним. Начался учебный год. И вдруг в ноябре он позвонил и сказал: «Лучше тебе об этом знать — я в больнице, попал сюда после того, как потерял сознание». Сына положили в Склифосовского. Сделали МРТ головного мозга. И начинались наши хождения по кабинетам. Хорошо, у меня в Москве живет сестра, она врач. Она посоветовала обратиться в Центре нейрохирургии им. Бурденко. 

Сейчас я понимаю, что если бы мы остались в Красноводске, то Эльвин просто бы умер. Ведь головные боли у него начались, когда мы жили в Туркменистане. Там его обследовали и сказали, что все в порядке. Можно сказать, что, в каком-то смысле, в Россию, в Москву нас привела его болезнь.

Помню, как я металась по коридорам Бурденко с МРТ сына в руках. В какой-то момент бросилась к врачу, который проходил мимо, умоляя помочь. На наше счастье это оказался Григорий Кобяков. Он посмотрел документы, медицинские выписки, снимки, взял сына за руку и отвел в приемное отделение. Я до сих пор молюсь за здоровье Григорий Львовича.

Когда врачи объявили диагноз сына (пинеобластома, редкий вид злокачественной опухоли — прим. ред.), я впала в ступор. И до конца, конечно, не понимала, что меня ждет. Но тогда я точно знала, что если хирург скажет, что ради спасения ребенка мне надо выпрыгнуть в окно, я это сделаю, не раздумывая.

Я уволилась с работы. А вот сын сказал, что академический отпуск в университете брать не будет. И был непреклонен в своем решении.

Я благодарна судьбе за то, что на этом трудном пути мне встречались люди, которые поддерживали морально. Один врач направил нас в фонд «Подари жизнь». Проблема в том, что лечение в российской клинике иностранного гражданина, а Эльвин в тот момент был гражданином Туркменистана, стоит очень дорого. Фонд оплатил лечение.

Мы дали Эльвину установку не искать в интернете информацию о болезни. А просто слушать врача и делать все, что он говорит. В семье мы никогда не обсуждали болезнь, не произносили слово рак. Продолжали жить обычной жизнью, хотя это было довольно тяжело эмоционально. Но, похоже, сыну это помогло. Он у меня боец. Совмещал учебу и лечение. Утром мы шли с ним на лекции в университет, а потом — в Бурденко на «химию» или лучевую терапию. 

У Эльвина было три операции. Последняя, перед Новым, 2017 годом, была самой тяжелой. Врачи сказали, что неизвестно, чем все закончится. Десять дней мы сидели у реанимации в ожидании чуда. И Эльвин пришел в себя! 

Во время лечения я была нацелена на выздоровление сына. Только так и никак иначе. Мы до сих пор бываем в Бурденко на плановых обследованиях, и я говорю родителям: «Вы индикатор для ребенка, если вы хоть немного расстроены, опустили руки, он будет думать, что с ним что-то не так. Будьте в форме, на подъеме, показывайте, что все идет хорошо».

Когда лечение закончилось, я вернулась на работу в «Детский мир». Полностью погрузилась в свое дело, чтобы не думать о болезни сына. Сейчас я директор одного из магазинов этой сети. Но до сих пор не могу полностью расслабиться. Эмоционально болезнь сына меня до сих пор душит. И я готова биться за его жизнь и здоровье. А вот он уверен, что с ним все в порядке. И все самое страшное позади. Говорит, что ходит на плановые обследования для меня, чтобы мне было спокойнее. 

Эльвин закончил университет, работает в американской компании. В какой-то момент захотел собаку. И хотя у нас не принято держать собак в доме, мы завели щенка сибирской хаски. Назвали Умкой. Он вырос в огромного пса. И сейчас я не знаю, кто чей ангел-хранитель — Эльвин для Умки или наоборот.

Болезнь Эльвина как будто разломала нас на мелкие фрагменты, а потом собрала заново. Мы стали совсем другими людьми. Она сделала нас сильнее в разы. Я стала жестче и теперь по-другому смотрю на жизнь. Если раньше я могла обидеться на какие-то слова и скиснуть, то сегодня меня тяжело чем-то расстроить. Не знаю хорошо это, или плохо.

У меня поменялись приоритеты. Я понимаю, что деньги ценны только в том случае, когда от них зависит жизнь и здоровье ребенка. Когда дети улыбаются и говорят: «Мам, доброе утро», я счастлива. Мне больше ничего не надо.

Для меня семья — главная ценность в жизни. Когда мне плохо, меня утешают муж и дети. Когда возникают проблемы у детей — мы всегда рядом. Переезд и болезнь Эльвина сделали нас еще ближе. Мы стали крепкими и упертыми. Болезнь сына выковала из нас бойцов. 

В 2019 году мы получили российское гражданство. Эльвин получил его первым. Процесс оформления шел параллельно с лечением. Это было долго и сложно, мы собирали большое количество документов, заявлений, ходатайств. Сейчас Эльвин хочет уехать в Германию. У сына фантастическая целеустремленность. Если у него появляется цель, он не видит препятствий. Муж переживает, а я говорю: «Хочешь — езжай. Я поддержу любое твое решение. Я не могу ничего тебе запретить». Но мое сердце обливается кровью.